«Наука закрытая сфера, до некоторой степени каста, в которую трудно, а зачастую и малоинтересно попадать. Сюжеты и страсти носят здесь очень внутренний характер, не имеют той зрелищности, какой зачастую обладают в других сферах. Поэтому научная тематика затрагивается в художественной литературе относительно редко. Я же захотел показать широкому читателю, что научная жизнь чрезвычайно интересна и богата, что здесь есть о чём поговорить и даже над чем посмеяться», рассказал в интервью журналисту STRF.ru ведущий научный сотрудник Института русской литературы РАН, доктор филологических наук Евгений Водолазкин, вошедший в список финалистов премии «Большая книга».

Справка STRF.ru:
«Большая книга» национальная литературная премия, крупнейшая в России и СНГ и вторая по величине литературная награда в мире по размеру призового фонда (5,5 миллиона рублей) после Нобелевской премии по литературе. Финансируется за счёт процентов по вкладу учредителей «Центра поддержки отечественной словесности» (крупных российских бизнесменов и бизнес-структур). Приём рукописей и книг на соискание премии 2010 года завершился в феврале, победители будут объявлены в конце ноября Евгений Водолазкин: «Настоящих учёных я не критикую. Я иронизирую над той “пеной”, которая возникает при бурном научном процессе»

Евгений Германович, почему именно учёный стал героем Вашей книги? Было ли это для Вас осмысленным шагом популяризация науки посредством художественного произведения?

Я сам учёный, поэтому тема науки мне хорошо известна и близка. Хочется писать о том, что лучше всего знаешь.

В сюжете претендующего на «Большую книгу» романа «Соловьёв и Ларионов» прослеживается много иронических интонаций по отношению к нашей науке девальвация звания академика, зависть и злоба в научной среде, совершенно пустые научные конференции... Коллеги не обиделись?

Нет, они понимают, что настоящих учёных я не критикую. Речь идёт о той «пене», которая возникает при бурном научном процессе. Да и критики как таковой в романе нет, есть всего лишь ироничная улыбка. В своё время Д. С. Лихачёв, А. М. Панченко и Н. В. Понырко выпустили замечательную книгу «Смех в Древней Руси». Они говорили о природе древнерусского смеха о том, что этот смех направлен часто не на кого-то, а на себя. Я, как человек, много лет занимающийся Древней Русью, научился вкладывать в слово «смех» похожий смысл.

Как в целом восприняли книгу учёные?

Хорошо. Настоящий учёный, как правило, обладает самоиронией, умеет с юмором относиться ко многим вещам. Я бы даже сказал, что учёные это моя самая благодарная аудитория. Но, по счастью, ею дело не ограничивается, потому что я старался писать так, чтобы было интересно и даже весело не только учёным.

Есть ли реальные прототипы у Ваших героев?

Есть реальные и литературные, но не у всех. Так, прототипами генерала Ларионова были белый генерал Слащев, в какой-то степени Суворов и даже булгаковский Хлудов. Что касается моих учёных персонажей, то такой определённости уже нет. Мне иногда задают вопрос, не является ли прототипом профессора Никольского Дмитрий Сергеевич Лихачёв, под руководством которого мне довелось работать. Я отвечаю: нет. Какие-то отдельные черты, высказывания берутся, разумеется, из воспоминаний о конкретных людях. Но говорить, что кто-то полностью вылеплен по образу и подобию реального человека, было бы неверным.

Вы предполагали, что книга будет пользоваться успехом у массового читателя?

Я на это надеялся. Хотя и понимал, что наука достаточно закрытая сфера, до некоторой степени каста, в которую трудно, а зачастую и малоинтересно попадать. Сюжеты и страсти носят здесь очень внутренний характер. Они не имеют той зрелищности, какой обладают в других сферах. Поэтому научная тематика затрагивается в художественной литературе относительно редко. Я же захотел показать широкому читателю, что научная жизнь чрезвычайно интересна и богата, что здесь есть о чём поговорить и даже над чем посмеяться.

Считаете ли Вы, что нужно снимать больше художественных фильмов и писать больше книг о науке? Способен ли учёный стать «героем нашего времени»?

Я этого не исключаю. Вот как интересно развиваются события: когда-то, в Средневековье, героями времени были святые, которые во многом определяли нравственные ориентиры общества. В Новое время, в XIX веке, внимание русского общества было приковано к писателям, потому что они, «глаголом жгущие сердца людей», взяли на себя пророческую (включающую и учительство) функцию. А в конце ХХ века значительное место в социальном сознании заняли как раз учёные. Я напомню только о двух знаковых фигурах: об академиках Андрее Сахарове и Дмитрии Лихачёве. Можно найти много объяснений, почему именно учёному суждено было стать властителем умов. Вероятно, в этом виновата некая рационализация нашего сознания

Здесь я с Вами не соглашусь. Если говорить о современной литературе в целом, учёный пока даже не претендует на то, чтобы стать её главным персонажем. Работа в науке не такая уж популярная и массовая

Да, несмотря на общественную значимость таких фигур, как Лихачёв и Сахаров, центральным персонажем литературы учёный не стал. Вы правы, безусловно, и в том, что положение учёного сейчас не слишком высоко, упал социальный престиж профессии, не говоря уже об уровне зарплаты. Было объявлено, что средняя зарплата в науке составляет 30 тысяч рублей в месяц. Не знаю, кто именно получает среднюю зарплату, но жалованье доктора наук в академическом институте до неё далеко недотягивает. Наши же аспиранты получают 1500 (!) рублей в месяц: скажите, можно ли жить на такую сумму? Возвращаясь к литературе, предположу, что роль «маленького человека» в ней будет скоро играть не чиновник (он-то как раз живёт неплохо!), а учёный. Из этой среды и потянутся в литературу новые Акакии Акакиевичи.

Чего, на Ваш взгляд, не хватает нашей художественной литературе?

В первую очередь, доброты. В 90-е начале 2000-х годов литература стала довольно жёсткой. Она вроде бы отражала жёсткое время, но, на мой взгляд, зачастую делала это безжалостно, без пресловутого «света в конце тоннеля». Такое впечатление, что иногда она просто запугивала. Тогда как одним из главных качеств русской литературы прежних времён была доброта. Произведения наших писателей всегда затрагивали значимые, порой трагические проблемы, но не делали из этих вещей ужастиков, преподносили их с любовью к человеку. Литература была, если хотите, милосердной. Мне кажется, это качество до некоторой степени было утрачено в переходный период (после падения коммунизма), но я жду, что милосердное и человеколюбивое начало начнут в нашу литературу возвращаться. Я бы даже сказал, что это неизбежно. Время книг, построенных на обсценной лексике и междометиях, уже уходит. От них устали. Наступает время более взвешенной и, не побоюсь тавтологии, «литературной» литературы.

По хитросплетениям сюжета роман «Соловьёв и Ларионов» мне немного напомнил «Алхимика» Пауло Коэльо. А Вам какие параллели больше нравятся?

Если исходить из посыла об определённой похожести всего и вся, наверное, можно найти точки соприкосновения и с «Алхимиком». Может быть, это тема ученичества. Я не могу сказать, что являюсь большим поклонником Коэльо, хотя и признаю, что это человек, который пишет вполне добротные литературные тексты. Мы с вами говорили о юморе: вот у него юмора, кажется, совсем нет. Что же касается «Соловьёва и Ларионова», то я бы сказал о других параллелях, на которых специально ставлю в романе акцент. Как я упоминал, у меня есть отсылка к Роману Валерьяновичу Хлудову. Мне было важно присутствие этого образа. Ведь когда Соловьёв исследует жизнь генерала Ларионова, он занимается не столько изучением исторической реальности, сколько исследованием мифа.

Ваша книга наверняка будет хорошо продаваться. Вы её рассматриваете как бизнес-проект?

Когда я пишу, то вообще не думаю о том, принесут мои книги деньги или нет. В таком заявлении нет кокетства. Если бы я рассчитывал на прибыль, писал бы триллеры, любовные романы, «офисную прозу» или, скажем, фэнтези... Разумеется, я был бы рад, если бы мог жить на авторские гонорары. Но в нашей стране (и не только в нашей) жить на них невозможно по крайней мере, занимаясь литературой в строгом смысле слова. Почти у всех писателей есть и другие сферы занятий, которые приносят какие-то деньги. Впрочем, говорить, что я зарабатываю деньги наукой, тоже в некотором смысле преувеличение. Мой брак с наукой изначально - по любви, а не по расчёту.

Ваша следующая книга будет тоже о науке?

Нет. То, что я сейчас пишу, связано с родом моих занятий, но это будет уже не о науке. Речь пойдёт об истории одного древнерусского человека.

А что Вы изучаете сейчас по научной части? Какие результаты считаете наиболее важными?

Я уже почти четверть века занимаюсь древнерусской литературой, в которой исследую самые разные тексты - жития, хронографы, хроники. Самым значительным из того, что я сделал в этой сфере, пожалуй, можно назвать книгу «Всемирная история в литературе Древней Руси», первое издание которой вышло в 2000 году в Мюнхене, второе в 2008 году в Санкт-Петербурге. В этой книге я рассказываю о том, как воспринимали историю в Древней Руси. Как, знакомясь с сочинениями византийцев, учились писать свою собственную историю. Следует также помнить, что история тогда и история сейчас это разные вещи. Сегодня это систематически изложенные сведения о том, что было раньше, с более или менее удачным реальным комментарием. В таком изложении нет метафизики. В Древней Руси было не совсем так: история являлась в большей степени богословием. Она исследовала, как воплощается Божественный замысел в отношении человечества. Естественно, при таком взгляде на историю на передний план выходил нравственный аспект, поэтому в древнерусской истории можно найти такие вещи, которые современный историк никогда бы не счёл историческими фактами.